Из истории: Серебряный век в усадьбе Знаменское -Губайлово
Жемчужина Красногорска — усадьба Знаменское-Губайлово — является не только памятником усадебной архитектуры и садово-паркового искусства.
Её можно считать и своеобразным литературным памятником, столь тесно переплелись судьбы многих выдающихся поэтов Серебряного века с этой усадьбой и её последним владельцем — поэтом и издателем Сергеем Александровичем Поляковым.
На протяжении всего XIX века усадьба Знаменское-Губайлово неоднократно меняла владельцев. В 1836 г. её приобрёл у княгини Е; Ф. Долгоруковой надворный советник П. С. Деменьков, построивший в начале 40-х гг. у места пересечения речки Баньки и старой Волоколамской дороги писчебумажную фабрику. В 1845г. усадьба вместе с фабрикой и с 260 десятинами земли была продана купцу Харитонову, а оставшиеся 49 десятин земли со 119 крестьянами были куплены помещиком фон дер Роппом. После новых перепродаж в 1848г. село Губайлово с оставшимися крестьянами и бездействующая фабрика соединились в руках отставного чиновника А. К. Галле-ра. Но и он не сумел наладить хозяйство. После его смерти в 1859 г. усадьба была продана за долги с публичного торга. Штабс-капитан К. С. Орлов приобрёл село «с находящимися в нём двумя гос подскими каменными домами, двумя каменными флигелями, оранжереею, теплицею, скотным и конным дворами, садом и другими показанными в описи строениями, за исключением из продажи состоящей в имении фабрики».
Исключённая из продажи фабрика формально принадлежала А. К. Галлеру, а затем его наследникам. Но фактически там уже с 1854г. появился новый хозяин, московский купец Николай Яковлевич Поляков. Одолжив деньги Галлеру, он устроил в помещениях фабрики ткацкое производство, не подавая о нём официальных сведений. В 1856г. Поляковы основали небольшое красильное заведение, которым руководил наёмный мастер К. И. Миттелыытедт. Спустя 12 лет Н. Я. Полякову пришлось раскрыть карты, и 19 октября 1868г. была оформлена купчая, по которой «писчебумажная фабрика с землёй при селе Знаменском три десятины за 6589 рублей с публичного торга за долг Александра Галлера перешла к Полякову Николаю Яковлевичу». К делу тут же присоединились Александр Яковлевич и другие члены семейства Поляковых. Были проведены новые работы по строительству и реорганизации фабрики, и уже в 1871г. она впервые упоминается в «Атласе промышленных заведений Московской губернии» как предприятие, на котором работало 450 человек.
В 1880г. Н.Я. Поляков основал ткацкую фабрику в Нов о-Никольском. Вскоре А. Я. Поляков стал полным хозяином фабрики близ села Знаменского-Губайлова, получившей название Знаменской мануфактуры, а после банкротства Николая прибрал к рукам и фабрику в Ново-Никольском. В 1884г. Поляковы приобрели ещё одну фабрику, в Щёлкове, и в конце 80-х гг. объединили свои предприятия в Товарищество Знаменской мануфактуры. В начале XX в. капиталы этого объединения составляли от 3 до 4 млн рублей, а ежегодные прибыли до 200 тысяч рублей. Во главе Товарищества стоял А. Я. Поляков, а директорами фабрик он назначил своих сыновей: Александра в Ново-Никольском, Якова в Знаменском, Григория в Щёлкове. Так, в двух верстах от села Знаменского-Губайлова вокруг фабрики вырос рабочий посёлок Баньки, насчитывавший в начале ХХв. более 1200 жителей.
В марте 1885г. владельцем усадьбы Знаменское-Губайлово стал А. Я. Поляков. К тому времени она уже имела полуразрушенный романтический вид. В 1888г. священник местной церкви И.Соловьёв сделал первое описание старинной усадьбы, опубликовав в газете «Московские ведомости» статью «Из подмосковной старины», из которой мы узнаём не только о том, как выглядел дворцов о-парковый ансамбль Знаменского-Губайлова в то время, но и о произведённой Поляковым перестройке двух флигелей. Говоря о барском доме, И. Соловьёв пишет, что «всё в нём полуразвалилось, осыпалось, поломалось; но и теперь ещё видны следы прежнего богатства и роскоши; громадные залы с лепными потолками, барельефами по стенам и разделанными под мрамор колоннами, уютные кабинеты и гостиные с каминами и расписными потолками, очевидно, были когда-то свидетелями широкой и богатой барской жизни... Флигеля, стоящие перед барским домом, нынешним летом отделаны заново, увеличены надстроенными над ними вторыми этажами и могут служить прекрасными дачными помещениями... По берегам прудов доселе стоят ещё полуразрушенные каменные беседки с колоннами и гротами. Впрочем, и самые парки теперь запущены и заросли, каменная ограда их полуразрушена... Какое-то особое чувство испытываешь в тенистых заросших аллеях этих парков, что-то таинственное навевает густая их тень, не пропускающая света даже в жаркие июльские дни, особенно при виде мелькающих между ними развалин старинных барских построек». И. Соловьёв впервые упоминает о двух мраморных барельефах, привезённых князем В.М. Долгоруковым-Крымским из Кафы (Феодосии), даёт их подробное описание и сообщает, что на колокольне в верхнем ярусе находились полуразобранные башенные часы. Кроме усадьбы в Знаменском-Губайлове Поляковы ещё имели дачу на высоком холме в живописной местности между речкой Банькой и одним из её притоков. Построенный Яковом Поляковым двухэтажный особ-<няк получил название «Лисьи горы» по имени близлежащей возвышенности, покрытой лесом.
Во второй половине XIX в. в московской купеческой среде формируется новый тип людей — сподвижников, меценатов, для которых развитие русской художественной культуры становится смыслом и целью жизни. Вспомним имена Третьяковых, Морозовых, Мамонтовых, Щукиных... К той же плеяде можно отнести и Сергея Александровича Полякова (1874-1943), одного из девяти детей А. Я. Полякова. Воспитанный в традициях купеческой семьи, он между тем был резко не похож на неё. По свидетельству знавших его, это был «горе-купец». С.А.Поляков отличался удивительной интеллигентностью, застенчивостью и мягкостью характера. Современники отмечали, что всё его существо «дышало деликатной нежностью». Будучи самым одарённым от природы в семействе Поляковых, он блестяще проявил себя как математик, полиглот, переводчик. Но особенно велика его заслуга перед русской литературой как основателя издательства московских символистов «Скорпион», без которого невозможно представить историю отечественной поэзии начала XX века — Серебряного века русской культуры.
С.А.Поляков родился в Москве 13 октября 1874г. Происходил он, по выражению В.Я. Брю-сова, «из серой купеческой семьи», но отец его был купцом уже новой, быстро капитализирую щейся формации, понимающим значение культуры и образования. Детство Сергея Полякова прошло в Заяузье, где по соседству жили именитые купцы Прохоровы, Панины, Зимины, Егоровы. Окончив в 1893г. с золотой медалью б-ю московскую гимназию, он поступает на физико-математический факультет Московского университета. Любовь к точным наукам (в особенности к математике) Поляков сохранил на всю жизнь. Параллельно он слушает курсы по литературе, усиленно изучает иностранные языки, переводит, сочиняет стихи. К 1899г. относится его автопортрет в стихах, не лишённый некоторой позы и рисовки. Стихи посвящены Агнии Михайловне Лебедевой, к которой Сергей Александрович испытал первое чувство:
Я молод, я строен,
Я робок, я властен,
Ей взгляд мой глубокий сказал.
Уста мои жгучи,
Лобзанья певучи,
И бурны, и быстры, как вал.
А ласки спокойны,
Медлительны, стройны,
И тихи, и нежны, как вздох.
Я чужд лицемеръя:
Владею, как зверь я,
Люблю и жалею, как бог.
И взгляд мне ответил:
Я это заметил,
Я сразу все это узнал...
Весной 1897г. молодой человек получил диплом об окончании физико-математического факультета Московского университета. Заслужив по всем дисциплинам на экзаменах высшую оценку «весьма удовлетворительно», он был удостоен диплома первой степени «со всеми правами и преимуществами».
В том же году Сергей Александрович издаёт на свои средства переведённую им с немецкого языка брошюру В.Мейера «Планета Марс». Казалось бы, астрономия должна стать делом его жизни. Однако старший Поляков вовлекает сына в дела семейного предприятия. Молодой пайщик Знаменской мануфактуры занимает должность кассира. Не отличаясь особым рвением к делам предприятия, он устремляет свои интересы в сторону новомодных веяний в искусстве и литературе. Его увлечения целиком разделяют товарищ по университету Юргис Балтрушайтис и признанный поэт-символист Константин Бальмонт, с которым Поляков состоял в родственных отношениях: вторая жена Бальмонта Екатерина Алексеевна и жена Якова Александровича Полякова были родными сестрами, дочерьми известного московского купца Андреева.
Через Бальмонта С.А.Поляков познакомился с Валерием Брюсовым. «Поэтом бронзы и мрамора» назвал его Андрей Белый. «Странный рыцарь литературы» — так охарактеризовал его Сергей Городецкий, поэт, близкий к Александру Блоку. «Брюсов умел очаровывать и привлекать сердца», — вспоминал поэт-символист $иврр$& Садовский, находившийся, как и многие другие, под обаянием «умственной его силы».
В истории русской литературы Валерий Яковлевич Брюсов (1874-1924) занимает особое место. «Все мы учились у него. Все знаем, какую роль он играл в истории развития русского стиха», — признавался Сергей Есенин.
Выходец из московской купеческой семьи, Брюсов ещё в раннем возрасте приобщился к литературному творчеству, помещая свои первые поэтические опыты в гимназическом журнале. Затем начал выпускать рукописную газету, за что имел неприятности от гимназического начальства. Литература стала страстью Брюсова, делом его жизни. Первые свои стихи он начал публиковать ещё будучи студентом Московского университета. Знакомство с С. А. Поляковым в 1899г. во многом предопределило дальнейшую творческую и издательскую деятельность Брюсова. История их знакомства, дружбы и последующих взаимоотношений нашла отражение в дневниковых записях Брюсова, некоторые из которых имеют прямое отношение к усадьбе Знаменское-Губай-лово.
Впервые в Баньках (в Лисьих горах) Брюсов побывал весной 1899 г. по приглашению Бальмонта, часто наведывавшегося в гости к Поляковым на правах родственника. Состоялось первое знакомство с исторической усадьбой, с ее хозяином. Однако с Сергеем Александровичем встреча ещё не произошла. Брюсов ищет братьев по духу:
Жизнь не в счастье, жизнь в исканьи, Цель не здесь, вдали всегда. Славьте, славьте неустаннее Подвиг мысли и труда!
В начале лета 1899г. Брюсов предпринял путешествие по Крыму. Возвратился в середине июля,
переполненный впечатлениями и новыми творческими замыслами. Летняя Москва обострила чувство одиночества. Он записал в своём дневнике: «Для меня началась осень. Мы вернулись в Москву, к книгам, занятиям... Потом приехал Бальмонт и сразу же выбил из колеи мою жизнь. Он явился ко мне с неким Поляковым и литовским поэтом Юргисом Балтрушайтисом... Бальмонт читал стихи... Все приходили в восторг... Встреча закончилась в "Аквариуме"».
Так познакомились Брюсов и Поляков. Впрочем, пока это только знакомство, светское общение. В конце лета того же года Бальмонт вновь приглашает Брюсова в Знаменское-Губайлово. «Приехали в полночь, — пишет Брюсов. Чьи-то лошади доставили нас на фабрику. Там все спят. Хозяин принял нас любезно очень. Сидел с нами до 3-х часов... Спать уложил нас в комнате с решётками, и мы долго перекликались с кровати на кровать, поверяя друг другу свои замыслы. Утром хозяин показывал свои картины, старинные вещи, фабрику и т.д. К вечеру приехал С.Поляков. Этот человек любопытный, по образованию математик, написал несколько статеек о числах, а по любви поэт, пишет стихи, читает Верлена, Вер-харна, Ренье... Мы ещё сидели до ночи». В приведённом отрывке следует обратить внимание на разговор поэтов о своих замыслах. В это время Брюсов обдумывал и создавал книгу стихов «Третья стража». В латинском названии этой книги заключён особый смысл: третья стража приходилась на первые три часа после полуночи, самое глухое время суток. В сторожевой службе римских войск ночь делилась на четыре стражи сме ны караула. Брюсов здесь выступал в роли бдительного стражника, и не столько на грани ночи и утра, сколько на грани веков, тысячелетий...
Один из ближайших друзей Брюсова Константин Дмитриевич Бальмонт (1867-1942) был поглощён созданием книги стихов «Горящие здания». К тому времени он объездил почти всю Европу, стал признанным знатоком в области истории, литературы, искусства, культуры. Б Оксфордском университете он прочёл курс лекций по русской поэзии. В Париже предавался изучению естественных наук, подвергался воздействию модных теорий, вихрю разнообразнейших впечатлений, которые были ему всегда необходимы для поддержания творческого горения. Однако чем пестрее была суета вокруг него, тем острее он испытывал щемящее чувство тоски по Родине. Вот что он писал своей матери из Рима: «Боже, до чего я соскучился по России! Всё-таки ничего нет лучше тех мест, где вырос, думал, страдал, жил. Весь этот год за границей я себя чувствую на подмостках декораций. А там вдали моя родная печальная красота, за которую десяти Италии не возьму».
После скитаний по Европе Бальмонт с жадностью вдыхал ароматы русского лета, леса, природы. С мая по сентябрь 1899г. он жил в Москве и Подмосковье, причём большую часть времени в усадьбе Поляковых, повинуясь своенравной привычке поэтического гения «поиграть рапирами слов и кинжалами понятий, блеснуть, проблистать, переблестеть, завлечь, усмехнуться, уйти». С присущей ему жаждой новизны и смены впечатлений Бальмонт осваивает усадьбуЗнаменское-Г'убайлово. Углубляясь в тенистый парк, бродил по аллеям, спускался к прудам, где плавали лебеди, цвели кувшинки. В воде отражались похожие на старые шпалеры травянистые берега. Романтикой веяло от полуразвалившихся гротов и беседок, заросших одичалой зеленью. Перед главным домом, сохранявшим ещё былую парадность, стояли покорёженные ураганом кедры и лиственницы, как символ пронесшихся столетий. Внимание поэта привлекали и Лисьи горы — лесистая грива между речками Банька и Синичка, журчавшими светлыми струями по дну оврагов. Здесь, на этих склонах, Бальмонт наверняка выглядел таким, каким его увидел писавший его портрет художник Валентин Серов: эффектная поза, вдохновенно вскинутая голова с огненно-рыжими волосами, в петлице пиджака неизменная орхидея. Это был русский Верлен, стихийный демон, обладатель кинжальных слов, ранящих сердце, проникавших в душу.
Здесь с Бальмонтом произошло два курьёзных случая, свидетелем которых был Андрей Белый, позже описавший их в книге воспоминаний «В начале века» с некоторой долей иронии: «Раз он в деревне у С.Полякова полез на сосну: прочитать всем ветрам лепестковый свой стих; закарабкался он до вершины; вдруг, странно вцепившись в ствол, он повис, неподвижно, взывая о помощи, перепугавшись высот; за ним лазили; едва спустили: с опасностью для жизни. Однажды, взволнованный отблеском месяца в пенной волне, предложил он за месяцем ринуться в волны; и подал пример: шёл по щиколотку, шёл по колено, по грудь, шёл по горло, в пальто, в серой шляпе и с тростью; и звали, и звали, пугался; и он вернулся без месяца».
Книгу стихов «Горящие здания», законченную осенью 1899 г., Константин Бальмонт не случайно посвящает тому, чьим гостеприимством он с такой радостью пользовался; «Посвящаю эту книгу рубиновых страниц моему другу С.А.Полякову, с которым мы вместе её пережили». Новому созданию своего поэтического гения Бальмонт придавал магическое значение! «Эта книга целиком написана под властью одного настроения, на долгие недели превратившего мою жизнь в сказку. Я был захвачен страстной волной, которая увлекла меня и держала в плену... Эта книга не напрасно названа лирикой современной души... Нужно быть беспощадным к себе. Только тогда можно достичь чего-нибудь. Что до меня, то я сделал это в предлагаемой книге, и, быть может, тем, кто чувствует созвучно со мной, она поможет прийти к тому внутреннему освобождению, которого я достиг для себя».
Под «освобождением» символистами понималось раскрепощение мысли с помощью символа, который, по их убеждению, был способен выразить то, что нельзя изречь. Читателю предлагалось руководствоваться символом как компасом, чтобы проникнуть в неведомые области познания. По мнению символистов, писатель должен был быть одновременно философом и мыслителем. «В то время, как поэты-реалисты рассматривают мир наивно, как простые наблюдатели, подчиняясь вещественной его основе, писал Бальмонт в своих «Элементарных словах о символической поэзии», поэты-символисты, пересоздавая вещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над миром и проникают в его мистерии. Если вы любите непосредственное впечатление, наслаждайтесь в символе свойственной ему новизной и роскошью картин. Если вы любите впечатление сложное, читайте между строк, тайные строки выступят и будут говорить с вами красноречиво».
В книге Бальмонта «Горящие здания» чувствуется предреволюционное настроение, близкое дыхание общественных взрывов, примером чего может служить стихотворение «Кинжальные слова»:
Я устал от нежных снов,
От восторгов этих цельных,
Гармонических пиров
И напевов колыбельных.
Я хочу порвать лазурь Успокоенных мечтаний, Я хочу горящих зданий, Я хочу кричащих бурь!
С. А. Поляков на подаренном ему экземпляре книги сделал ответную запись в стихах:
Косматое пламя ревело, Металось средь каменных стен, Как будто огромное тело, Бескрылием взятое в плен, Постигло блаженство полёта, Познало воздушную страсть, Как будто небесное что-то Упало не в силах упасть. Пылали горящие зданья Безумный певец их зажег: Невольник тоски созиданья Огня погасить он не мог.
В записях Брюсова о Бальмонте этого периода преобладали эпитеты «ликующий», «безумный», «эдгаровский». По словам Брюсова, Бальмонт переживал «жизнь, как поэт, и как только поэты могут ее переживать, как дано это им одним: находя в минуте полноту жизни». Однако в кругу близких Бальмонт сбрасывал маску демонизма и становился самим собой: робким, пленительно грустным, добрым, щедрым на выдумки, шутки, проказы, подарки, розыгрыши. Брюсов признавался в огромном влиянии на него поэзии Бальмонта, особенно в начале творческого пути. Поэтические диалоги между двумя поэтами получили отражение в книгах «Горящие здания» и «Третья стража». В разработке античных тем, во встречах с великими тенями далёкого прошлого заключалась прелесть общения двух поэтов. Оба они переворошили немало пластов земной истории, чувствуя себя то археологами, то алхимиками, то астрологами. Поэты посвящают друг другу стихи. Бальмонт «Ожесточённому»:
Но, мучимый, как ты, терзаемый года,
Я связан был с тобой безмолвным договором,
Я вижу, ты забыл, что брат твой был всегда
Скорей разбойником, чем вором.
С врагами дерзкий враг,
с тобой я вечно твой,
Я узнаю друзей в одежде запылённой.
А ты, как леопард, укушенный змеей,
Своих терзаешь, исступлённый!
Я хочу порвать лазурь
Успокоенных мечтаний,
Я хочу горящих зданий,
Я хочу кричащих бурь!
С. А. Поляков на подаренном ему экземпляре книги сделал ответную запись в стихах:
Косматое пламя ревело, Металось средь каменных стен, Как будто огромное тело, Бескрылием взятое в плен, Постигло блаженство полёта, Познало воздушную страсть, Как будто небесное что-то Упало не в силах упасть. Пылали горящие зданья Безумный певец их зажег: Невольник тоски созиданья Огня погасить он не мог.
В записях Брюсова о Бальмонте этого периода преобладали эпитеты «ликующий», «безумный», «эдгаровский». По словам Брюсова, Бальмонт переживал «жизнь, как поэт, и как только поэты могут ее переживать, как дано это им одним: находя в минуте полноту жизни». Однако в кругу близких Бальмонт сбрасывал маску демонизма и становился самим собой: робким, пленительно грустным, добрым, щедрым на выдумки, шутки, проказы, подарки, розыгрыши. Брюсов признавался в огромном влиянии на него поэзии Бальмонта, особенно в начале творческого пути. Поэтические диалоги между двумя поэтами получили отражение в книгах «Горящие здания» и «Третья стража». В разработке античных тем, во встречах с великими тенями далёкого прошлого заключалась прелесть общения двух поэтов. Оба они переворошили немало пластов земной истории, чувствуя себя то археологами, то алхимиками, то астрологами. Поэты посвящают друг другу стихи. Бальмонт «Ожесточённому»:
Но, мучимый, как ты, терзаемый года, Я связан был с тобой безмолвным договором, Я вижу, ты забыл, что брат твой был всегда Скорей разбойником, чем вором. С врагами дерзкий враг,
с тобой я вечно твой, Я узнаю друзей в одежде запылённой. А ты, как леопард, укушенный змеей, Своих терзаешь, исступлённый!
М.Ногтева, 2010
Её можно считать и своеобразным литературным памятником, столь тесно переплелись судьбы многих выдающихся поэтов Серебряного века с этой усадьбой и её последним владельцем — поэтом и издателем Сергеем Александровичем Поляковым.
На протяжении всего XIX века усадьба Знаменское-Губайлово неоднократно меняла владельцев. В 1836 г. её приобрёл у княгини Е; Ф. Долгоруковой надворный советник П. С. Деменьков, построивший в начале 40-х гг. у места пересечения речки Баньки и старой Волоколамской дороги писчебумажную фабрику. В 1845г. усадьба вместе с фабрикой и с 260 десятинами земли была продана купцу Харитонову, а оставшиеся 49 десятин земли со 119 крестьянами были куплены помещиком фон дер Роппом. После новых перепродаж в 1848г. село Губайлово с оставшимися крестьянами и бездействующая фабрика соединились в руках отставного чиновника А. К. Галле-ра. Но и он не сумел наладить хозяйство. После его смерти в 1859 г. усадьба была продана за долги с публичного торга. Штабс-капитан К. С. Орлов приобрёл село «с находящимися в нём двумя гос подскими каменными домами, двумя каменными флигелями, оранжереею, теплицею, скотным и конным дворами, садом и другими показанными в описи строениями, за исключением из продажи состоящей в имении фабрики».
Исключённая из продажи фабрика формально принадлежала А. К. Галлеру, а затем его наследникам. Но фактически там уже с 1854г. появился новый хозяин, московский купец Николай Яковлевич Поляков. Одолжив деньги Галлеру, он устроил в помещениях фабрики ткацкое производство, не подавая о нём официальных сведений. В 1856г. Поляковы основали небольшое красильное заведение, которым руководил наёмный мастер К. И. Миттелыытедт. Спустя 12 лет Н. Я. Полякову пришлось раскрыть карты, и 19 октября 1868г. была оформлена купчая, по которой «писчебумажная фабрика с землёй при селе Знаменском три десятины за 6589 рублей с публичного торга за долг Александра Галлера перешла к Полякову Николаю Яковлевичу». К делу тут же присоединились Александр Яковлевич и другие члены семейства Поляковых. Были проведены новые работы по строительству и реорганизации фабрики, и уже в 1871г. она впервые упоминается в «Атласе промышленных заведений Московской губернии» как предприятие, на котором работало 450 человек.
В 1880г. Н.Я. Поляков основал ткацкую фабрику в Нов о-Никольском. Вскоре А. Я. Поляков стал полным хозяином фабрики близ села Знаменского-Губайлова, получившей название Знаменской мануфактуры, а после банкротства Николая прибрал к рукам и фабрику в Ново-Никольском. В 1884г. Поляковы приобрели ещё одну фабрику, в Щёлкове, и в конце 80-х гг. объединили свои предприятия в Товарищество Знаменской мануфактуры. В начале XX в. капиталы этого объединения составляли от 3 до 4 млн рублей, а ежегодные прибыли до 200 тысяч рублей. Во главе Товарищества стоял А. Я. Поляков, а директорами фабрик он назначил своих сыновей: Александра в Ново-Никольском, Якова в Знаменском, Григория в Щёлкове. Так, в двух верстах от села Знаменского-Губайлова вокруг фабрики вырос рабочий посёлок Баньки, насчитывавший в начале ХХв. более 1200 жителей.
В марте 1885г. владельцем усадьбы Знаменское-Губайлово стал А. Я. Поляков. К тому времени она уже имела полуразрушенный романтический вид. В 1888г. священник местной церкви И.Соловьёв сделал первое описание старинной усадьбы, опубликовав в газете «Московские ведомости» статью «Из подмосковной старины», из которой мы узнаём не только о том, как выглядел дворцов о-парковый ансамбль Знаменского-Губайлова в то время, но и о произведённой Поляковым перестройке двух флигелей. Говоря о барском доме, И. Соловьёв пишет, что «всё в нём полуразвалилось, осыпалось, поломалось; но и теперь ещё видны следы прежнего богатства и роскоши; громадные залы с лепными потолками, барельефами по стенам и разделанными под мрамор колоннами, уютные кабинеты и гостиные с каминами и расписными потолками, очевидно, были когда-то свидетелями широкой и богатой барской жизни... Флигеля, стоящие перед барским домом, нынешним летом отделаны заново, увеличены надстроенными над ними вторыми этажами и могут служить прекрасными дачными помещениями... По берегам прудов доселе стоят ещё полуразрушенные каменные беседки с колоннами и гротами. Впрочем, и самые парки теперь запущены и заросли, каменная ограда их полуразрушена... Какое-то особое чувство испытываешь в тенистых заросших аллеях этих парков, что-то таинственное навевает густая их тень, не пропускающая света даже в жаркие июльские дни, особенно при виде мелькающих между ними развалин старинных барских построек». И. Соловьёв впервые упоминает о двух мраморных барельефах, привезённых князем В.М. Долгоруковым-Крымским из Кафы (Феодосии), даёт их подробное описание и сообщает, что на колокольне в верхнем ярусе находились полуразобранные башенные часы. Кроме усадьбы в Знаменском-Губайлове Поляковы ещё имели дачу на высоком холме в живописной местности между речкой Банькой и одним из её притоков. Построенный Яковом Поляковым двухэтажный особ-<няк получил название «Лисьи горы» по имени близлежащей возвышенности, покрытой лесом.
Во второй половине XIX в. в московской купеческой среде формируется новый тип людей — сподвижников, меценатов, для которых развитие русской художественной культуры становится смыслом и целью жизни. Вспомним имена Третьяковых, Морозовых, Мамонтовых, Щукиных... К той же плеяде можно отнести и Сергея Александровича Полякова (1874-1943), одного из девяти детей А. Я. Полякова. Воспитанный в традициях купеческой семьи, он между тем был резко не похож на неё. По свидетельству знавших его, это был «горе-купец». С.А.Поляков отличался удивительной интеллигентностью, застенчивостью и мягкостью характера. Современники отмечали, что всё его существо «дышало деликатной нежностью». Будучи самым одарённым от природы в семействе Поляковых, он блестяще проявил себя как математик, полиглот, переводчик. Но особенно велика его заслуга перед русской литературой как основателя издательства московских символистов «Скорпион», без которого невозможно представить историю отечественной поэзии начала XX века — Серебряного века русской культуры.
С.А.Поляков родился в Москве 13 октября 1874г. Происходил он, по выражению В.Я. Брю-сова, «из серой купеческой семьи», но отец его был купцом уже новой, быстро капитализирую щейся формации, понимающим значение культуры и образования. Детство Сергея Полякова прошло в Заяузье, где по соседству жили именитые купцы Прохоровы, Панины, Зимины, Егоровы. Окончив в 1893г. с золотой медалью б-ю московскую гимназию, он поступает на физико-математический факультет Московского университета. Любовь к точным наукам (в особенности к математике) Поляков сохранил на всю жизнь. Параллельно он слушает курсы по литературе, усиленно изучает иностранные языки, переводит, сочиняет стихи. К 1899г. относится его автопортрет в стихах, не лишённый некоторой позы и рисовки. Стихи посвящены Агнии Михайловне Лебедевой, к которой Сергей Александрович испытал первое чувство:
Я молод, я строен,
Я робок, я властен,
Ей взгляд мой глубокий сказал.
Уста мои жгучи,
Лобзанья певучи,
И бурны, и быстры, как вал.
А ласки спокойны,
Медлительны, стройны,
И тихи, и нежны, как вздох.
Я чужд лицемеръя:
Владею, как зверь я,
Люблю и жалею, как бог.
И взгляд мне ответил:
Я это заметил,
Я сразу все это узнал...
Весной 1897г. молодой человек получил диплом об окончании физико-математического факультета Московского университета. Заслужив по всем дисциплинам на экзаменах высшую оценку «весьма удовлетворительно», он был удостоен диплома первой степени «со всеми правами и преимуществами».
В том же году Сергей Александрович издаёт на свои средства переведённую им с немецкого языка брошюру В.Мейера «Планета Марс». Казалось бы, астрономия должна стать делом его жизни. Однако старший Поляков вовлекает сына в дела семейного предприятия. Молодой пайщик Знаменской мануфактуры занимает должность кассира. Не отличаясь особым рвением к делам предприятия, он устремляет свои интересы в сторону новомодных веяний в искусстве и литературе. Его увлечения целиком разделяют товарищ по университету Юргис Балтрушайтис и признанный поэт-символист Константин Бальмонт, с которым Поляков состоял в родственных отношениях: вторая жена Бальмонта Екатерина Алексеевна и жена Якова Александровича Полякова были родными сестрами, дочерьми известного московского купца Андреева.
Через Бальмонта С.А.Поляков познакомился с Валерием Брюсовым. «Поэтом бронзы и мрамора» назвал его Андрей Белый. «Странный рыцарь литературы» — так охарактеризовал его Сергей Городецкий, поэт, близкий к Александру Блоку. «Брюсов умел очаровывать и привлекать сердца», — вспоминал поэт-символист $иврр$& Садовский, находившийся, как и многие другие, под обаянием «умственной его силы».
В истории русской литературы Валерий Яковлевич Брюсов (1874-1924) занимает особое место. «Все мы учились у него. Все знаем, какую роль он играл в истории развития русского стиха», — признавался Сергей Есенин.
Выходец из московской купеческой семьи, Брюсов ещё в раннем возрасте приобщился к литературному творчеству, помещая свои первые поэтические опыты в гимназическом журнале. Затем начал выпускать рукописную газету, за что имел неприятности от гимназического начальства. Литература стала страстью Брюсова, делом его жизни. Первые свои стихи он начал публиковать ещё будучи студентом Московского университета. Знакомство с С. А. Поляковым в 1899г. во многом предопределило дальнейшую творческую и издательскую деятельность Брюсова. История их знакомства, дружбы и последующих взаимоотношений нашла отражение в дневниковых записях Брюсова, некоторые из которых имеют прямое отношение к усадьбе Знаменское-Губай-лово.
Впервые в Баньках (в Лисьих горах) Брюсов побывал весной 1899 г. по приглашению Бальмонта, часто наведывавшегося в гости к Поляковым на правах родственника. Состоялось первое знакомство с исторической усадьбой, с ее хозяином. Однако с Сергеем Александровичем встреча ещё не произошла. Брюсов ищет братьев по духу:
Жизнь не в счастье, жизнь в исканьи, Цель не здесь, вдали всегда. Славьте, славьте неустаннее Подвиг мысли и труда!
В начале лета 1899г. Брюсов предпринял путешествие по Крыму. Возвратился в середине июля,
переполненный впечатлениями и новыми творческими замыслами. Летняя Москва обострила чувство одиночества. Он записал в своём дневнике: «Для меня началась осень. Мы вернулись в Москву, к книгам, занятиям... Потом приехал Бальмонт и сразу же выбил из колеи мою жизнь. Он явился ко мне с неким Поляковым и литовским поэтом Юргисом Балтрушайтисом... Бальмонт читал стихи... Все приходили в восторг... Встреча закончилась в "Аквариуме"».
Так познакомились Брюсов и Поляков. Впрочем, пока это только знакомство, светское общение. В конце лета того же года Бальмонт вновь приглашает Брюсова в Знаменское-Губайлово. «Приехали в полночь, — пишет Брюсов. Чьи-то лошади доставили нас на фабрику. Там все спят. Хозяин принял нас любезно очень. Сидел с нами до 3-х часов... Спать уложил нас в комнате с решётками, и мы долго перекликались с кровати на кровать, поверяя друг другу свои замыслы. Утром хозяин показывал свои картины, старинные вещи, фабрику и т.д. К вечеру приехал С.Поляков. Этот человек любопытный, по образованию математик, написал несколько статеек о числах, а по любви поэт, пишет стихи, читает Верлена, Вер-харна, Ренье... Мы ещё сидели до ночи». В приведённом отрывке следует обратить внимание на разговор поэтов о своих замыслах. В это время Брюсов обдумывал и создавал книгу стихов «Третья стража». В латинском названии этой книги заключён особый смысл: третья стража приходилась на первые три часа после полуночи, самое глухое время суток. В сторожевой службе римских войск ночь делилась на четыре стражи сме ны караула. Брюсов здесь выступал в роли бдительного стражника, и не столько на грани ночи и утра, сколько на грани веков, тысячелетий...
Один из ближайших друзей Брюсова Константин Дмитриевич Бальмонт (1867-1942) был поглощён созданием книги стихов «Горящие здания». К тому времени он объездил почти всю Европу, стал признанным знатоком в области истории, литературы, искусства, культуры. Б Оксфордском университете он прочёл курс лекций по русской поэзии. В Париже предавался изучению естественных наук, подвергался воздействию модных теорий, вихрю разнообразнейших впечатлений, которые были ему всегда необходимы для поддержания творческого горения. Однако чем пестрее была суета вокруг него, тем острее он испытывал щемящее чувство тоски по Родине. Вот что он писал своей матери из Рима: «Боже, до чего я соскучился по России! Всё-таки ничего нет лучше тех мест, где вырос, думал, страдал, жил. Весь этот год за границей я себя чувствую на подмостках декораций. А там вдали моя родная печальная красота, за которую десяти Италии не возьму».
После скитаний по Европе Бальмонт с жадностью вдыхал ароматы русского лета, леса, природы. С мая по сентябрь 1899г. он жил в Москве и Подмосковье, причём большую часть времени в усадьбе Поляковых, повинуясь своенравной привычке поэтического гения «поиграть рапирами слов и кинжалами понятий, блеснуть, проблистать, переблестеть, завлечь, усмехнуться, уйти». С присущей ему жаждой новизны и смены впечатлений Бальмонт осваивает усадьбуЗнаменское-Г'убайлово. Углубляясь в тенистый парк, бродил по аллеям, спускался к прудам, где плавали лебеди, цвели кувшинки. В воде отражались похожие на старые шпалеры травянистые берега. Романтикой веяло от полуразвалившихся гротов и беседок, заросших одичалой зеленью. Перед главным домом, сохранявшим ещё былую парадность, стояли покорёженные ураганом кедры и лиственницы, как символ пронесшихся столетий. Внимание поэта привлекали и Лисьи горы — лесистая грива между речками Банька и Синичка, журчавшими светлыми струями по дну оврагов. Здесь, на этих склонах, Бальмонт наверняка выглядел таким, каким его увидел писавший его портрет художник Валентин Серов: эффектная поза, вдохновенно вскинутая голова с огненно-рыжими волосами, в петлице пиджака неизменная орхидея. Это был русский Верлен, стихийный демон, обладатель кинжальных слов, ранящих сердце, проникавших в душу.
Здесь с Бальмонтом произошло два курьёзных случая, свидетелем которых был Андрей Белый, позже описавший их в книге воспоминаний «В начале века» с некоторой долей иронии: «Раз он в деревне у С.Полякова полез на сосну: прочитать всем ветрам лепестковый свой стих; закарабкался он до вершины; вдруг, странно вцепившись в ствол, он повис, неподвижно, взывая о помощи, перепугавшись высот; за ним лазили; едва спустили: с опасностью для жизни. Однажды, взволнованный отблеском месяца в пенной волне, предложил он за месяцем ринуться в волны; и подал пример: шёл по щиколотку, шёл по колено, по грудь, шёл по горло, в пальто, в серой шляпе и с тростью; и звали, и звали, пугался; и он вернулся без месяца».
Книгу стихов «Горящие здания», законченную осенью 1899 г., Константин Бальмонт не случайно посвящает тому, чьим гостеприимством он с такой радостью пользовался; «Посвящаю эту книгу рубиновых страниц моему другу С.А.Полякову, с которым мы вместе её пережили». Новому созданию своего поэтического гения Бальмонт придавал магическое значение! «Эта книга целиком написана под властью одного настроения, на долгие недели превратившего мою жизнь в сказку. Я был захвачен страстной волной, которая увлекла меня и держала в плену... Эта книга не напрасно названа лирикой современной души... Нужно быть беспощадным к себе. Только тогда можно достичь чего-нибудь. Что до меня, то я сделал это в предлагаемой книге, и, быть может, тем, кто чувствует созвучно со мной, она поможет прийти к тому внутреннему освобождению, которого я достиг для себя».
Под «освобождением» символистами понималось раскрепощение мысли с помощью символа, который, по их убеждению, был способен выразить то, что нельзя изречь. Читателю предлагалось руководствоваться символом как компасом, чтобы проникнуть в неведомые области познания. По мнению символистов, писатель должен был быть одновременно философом и мыслителем. «В то время, как поэты-реалисты рассматривают мир наивно, как простые наблюдатели, подчиняясь вещественной его основе, писал Бальмонт в своих «Элементарных словах о символической поэзии», поэты-символисты, пересоздавая вещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над миром и проникают в его мистерии. Если вы любите непосредственное впечатление, наслаждайтесь в символе свойственной ему новизной и роскошью картин. Если вы любите впечатление сложное, читайте между строк, тайные строки выступят и будут говорить с вами красноречиво».
В книге Бальмонта «Горящие здания» чувствуется предреволюционное настроение, близкое дыхание общественных взрывов, примером чего может служить стихотворение «Кинжальные слова»:
Я устал от нежных снов,
От восторгов этих цельных,
Гармонических пиров
И напевов колыбельных.
Я хочу порвать лазурь Успокоенных мечтаний, Я хочу горящих зданий, Я хочу кричащих бурь!
С. А. Поляков на подаренном ему экземпляре книги сделал ответную запись в стихах:
Косматое пламя ревело, Металось средь каменных стен, Как будто огромное тело, Бескрылием взятое в плен, Постигло блаженство полёта, Познало воздушную страсть, Как будто небесное что-то Упало не в силах упасть. Пылали горящие зданья Безумный певец их зажег: Невольник тоски созиданья Огня погасить он не мог.
В записях Брюсова о Бальмонте этого периода преобладали эпитеты «ликующий», «безумный», «эдгаровский». По словам Брюсова, Бальмонт переживал «жизнь, как поэт, и как только поэты могут ее переживать, как дано это им одним: находя в минуте полноту жизни». Однако в кругу близких Бальмонт сбрасывал маску демонизма и становился самим собой: робким, пленительно грустным, добрым, щедрым на выдумки, шутки, проказы, подарки, розыгрыши. Брюсов признавался в огромном влиянии на него поэзии Бальмонта, особенно в начале творческого пути. Поэтические диалоги между двумя поэтами получили отражение в книгах «Горящие здания» и «Третья стража». В разработке античных тем, во встречах с великими тенями далёкого прошлого заключалась прелесть общения двух поэтов. Оба они переворошили немало пластов земной истории, чувствуя себя то археологами, то алхимиками, то астрологами. Поэты посвящают друг другу стихи. Бальмонт «Ожесточённому»:
Но, мучимый, как ты, терзаемый года,
Я связан был с тобой безмолвным договором,
Я вижу, ты забыл, что брат твой был всегда
Скорей разбойником, чем вором.
С врагами дерзкий враг,
с тобой я вечно твой,
Я узнаю друзей в одежде запылённой.
А ты, как леопард, укушенный змеей,
Своих терзаешь, исступлённый!
Я хочу порвать лазурь
Успокоенных мечтаний,
Я хочу горящих зданий,
Я хочу кричащих бурь!
С. А. Поляков на подаренном ему экземпляре книги сделал ответную запись в стихах:
Косматое пламя ревело, Металось средь каменных стен, Как будто огромное тело, Бескрылием взятое в плен, Постигло блаженство полёта, Познало воздушную страсть, Как будто небесное что-то Упало не в силах упасть. Пылали горящие зданья Безумный певец их зажег: Невольник тоски созиданья Огня погасить он не мог.
В записях Брюсова о Бальмонте этого периода преобладали эпитеты «ликующий», «безумный», «эдгаровский». По словам Брюсова, Бальмонт переживал «жизнь, как поэт, и как только поэты могут ее переживать, как дано это им одним: находя в минуте полноту жизни». Однако в кругу близких Бальмонт сбрасывал маску демонизма и становился самим собой: робким, пленительно грустным, добрым, щедрым на выдумки, шутки, проказы, подарки, розыгрыши. Брюсов признавался в огромном влиянии на него поэзии Бальмонта, особенно в начале творческого пути. Поэтические диалоги между двумя поэтами получили отражение в книгах «Горящие здания» и «Третья стража». В разработке античных тем, во встречах с великими тенями далёкого прошлого заключалась прелесть общения двух поэтов. Оба они переворошили немало пластов земной истории, чувствуя себя то археологами, то алхимиками, то астрологами. Поэты посвящают друг другу стихи. Бальмонт «Ожесточённому»:
Но, мучимый, как ты, терзаемый года, Я связан был с тобой безмолвным договором, Я вижу, ты забыл, что брат твой был всегда Скорей разбойником, чем вором. С врагами дерзкий враг,
с тобой я вечно твой, Я узнаю друзей в одежде запылённой. А ты, как леопард, укушенный змеей, Своих терзаешь, исступлённый!
М.Ногтева, 2010
Добавил(а) Dinka / 23.11.2024 в 11:26 / Просмотров: 3226 / Что пишут?